Тогда я спешу на помощь, и мы с ним кричим вдвоем.
Мой папа самый лучший, он лучший у меня,
И мама тоже рядом, и вся моя родня,
А няня — это няня, ее зову я Ня.
Но Чудика не знает никто и никогда.
Мы с Чудиком, как львята, по скверику бежим,
Мы ночью, словно тигры, тихонечко лежим.
Он словно слон спокоен — заплакал бы хоть раз!
(Конечно, если мыло не попадает в глаз.)
Мой папа — это папа, он папа для меня.
И мама — это мама, и вся моя родня.
А няня — это няня, ее зову я Ня.
Но Чудик не сравнится ни с кем и никогда.
Мне дарят шоколадку — я вынужден сказать:
«А можете для друга еще одну мне дать?»
Вот только (из-за зуба!) мой друг с трудом жуёт,
И я его конфеты в свой отправляю рот.
Я папу вижу редко, все время он спешит,
Порой уходит мама, чтобы «отдать визит».
На няню я бываю обижен иногда…
Но Чудик — это Чудик, и он со мной всегда.
А.А.Милн. «Теперь нам уже шесть»
Отличается ли воображаемый друг принципиально от других детских фантазий, является ли он более важной иллюзией? Собственный опыт мне тут вряд ли поможет. Подобно многим другим родителям, мама записывала мою детскую болтовню в книжечку. Похоже,
