культурным достижением — вот вам еще один перл нерассуждающего преклонения перед культурным многообразием.
Хамфри возмутился, и я вполне разделяю его чувства.
Как у них язык повернулся предположить такое? Как смеют они предлагать нам — сидящим в уютных домах, перед экранами телевизоров зрителям — восторгаться, проигрывая в уме акт ритуального убийства: казни беззащитного ребенка толпой недалеких, напыщенных, суеверных, глупых стариков? Как смеют они призывать нас искать в этом аморальном насилии над беззащитной жертвой что-то положительное?
И опять же, у добропорядочного, либерального читателя могут закрасться сомнения. Конечно, с нашей точки зрения это был жестокий, бессмысленный обряд, но самим инкам так, безусловно, не казалось. С их точки зрения жертвоприношение было нравственным, далеко не бессмысленным действием, оправданным целым набором священных верований. Девчушка, без сомнения, также целиком разделяла религию своего народа. Какое право имеем мы судить священников-инков по законам нашей, а не их собственной, морали и называть их убийцами? Возможно, девочка действительно была до восторга счастлива своей судьбой; возможно, она и вправду верила, что отправляется прямиком в рай в компании ослепительного бога-Солнца. Или, может быть, — и это кажется гораздо более вероятным — она визжала от ужаса.
Хамфри и я вместе с ним пытаемся показать, что вне зависимости от того, добровольно или нет приняла смерть эта девочка, ей, скорее всего, не захотелось бы стать жертвой, знай она известные нам сегодня факты. Представьте на секунду, что ей известна природа Солнца — огромного водородного шара с температурой, превышающей миллион градусов Кельвина, внутри которого происходит термоядерная реакция с образованием гелия; что первоначально, наряду с Землей и другими планетами Солнечной системы, оно образовалось из газового облака… Вряд ли она тогда продолжала бы молиться ему как
